Страна меотов -прообраз черкесии. Меотские памятники прикубанья Сообщение как меоты воспитывали детей

Меотский этнос существовал на протяжении, по меньшей мере, 1200 лет. За время его существования в степи сменились две крупных кочевых культуры – скифская и сарматская. Военизированный характер меотской культуры был определен постоянной военной угрозой со стороны ираноязычных кочевников. Меотские поселения поэтапно занимают значительные территории на правом берегу Кубани, вдоль восточного побережья Азовского моря и даже перешагивают устье Дона в западном направлении. На протяжении многих столетий меотские городища существовали на открытых степных и лесостепных участках кубано-донской равнины.

Меотская страна представляла собой мощное в военно-политическом отношении этнотерриториальное объединение родственных племен. В этом плане «Меотия» напоминает нам позднейшую Черкесию: 1) единство этниче­ское и культурное при отсутствии единого государства; 2) «Меотия» предстает как союзническое объединение самостоятельных территорий-княжеств, каждое из которых вмещало в себя субэтническое подразделение: синды, тореты, досхи, дандарии, фатеи, псессы, обидиакены, ситтакены, конапсены и др. группы, можно полагать, осознающего свое единство меотского этноса; 3) как и Черкесия, «Меотия» – центр военной и всаднической культуры с высоким уровнем развития оружейного дела и коневодства; 4) как и Черкесия, «Меотия» – самая многочисленная страна Северного Кавказа, занимающая те же пределы, что и Черкесия в эпоху Интериано: от устья Дона до Абхазии (северной части Колхиды); 5) как и черкесы, меоты активно осваивают выгодные в геополитическом и ландшафтном плане соседние (а, иногда, удаленные) районы: Восточный Крым, Нижнее Подонье, Кабарда, Среднее Поднепровье, Колхида; 6) как и в Зихии-Черкесии XIII – XVIII вв. в стране меотов развивается производящее товарное сельское хозяйство; 8) характер взаимоотношений греков с меотами точь-в-точь такой же, как у генуэзцев с черкесами – сходство такое, что даже породило одинаковые историо­графические клише.

Формирование меотской культуры на пространстве бассейна реки Кубань. VIII – VII вв. до н. э.

Ранний железный век – VIII – VII вв. до н.э. – на территории Северо-Западного Кавказа совпадает с этапом сложения единой меотской культуры.

В. А. Трифонов, ав­тор одного из наиболее тщательных иссле­дований дольменной культуры Западного Кавказа, отмечает преемственность протомеотской культуры в отношении дольменной культуры1.

Исследования В. Р. Эрлиха со всей очевидностью демонстрируют нам ареал протомеотской культуры в Закубанье: могильники и поселения зафиксированы в предгорной и горной зонах, вдоль всего течения Лабы, Белой, Пшехи, Пшиша, Псекупса, Абина и вдоль побережья от Таманского полуострова до Туапсе. См. карту, составленную В.Р. Эрлихом.

Карта основных памятников протомеотской культуры Северо-Западного Кавказа VII–VI вв. до н. э. I – памятники приморско-абинского локального варианта; II – памятники центрального варианта; III – памятники предгорного варианта.
1 — Новониколаевский II, 2 — Брюховецкая, 3 — Батуринская, 4 — Анапский, 5 — Первомайский, 6 — Патрей, 7 — Шум-речка, 8 — Сукко, 9 — Семибратнее городище, 10 -Большие Хутора, 11 — Абрау-Дюрсо, 12 — Широкая Балка, 13 — Шесхарис, 14 — ст. Крымская (Крымск), 15 — Геленджик, 16 — Геленджиские дольмены, 17 — р. Адерби, 18 — Псыбе, 19-Грузинка VII, 20 — ст. Шапсугская, 21 — окрестности Абинска, 22 — Абинский, 23 — Ястребовский, 24 — Мингрельский, 25 — Цеплиевский Кут, 26 — Черноклен, 27- Холмский, 28 — Ахтырский Лиман, 29 — ст. Ильская, 30 — хут. Ленина, 31 — Казово III, 32 — Псекупский, 33 — Начерзий, 34 — Ленинохабль, 35 -пос. Тауйхабль, 36 — к.м. Чишхо, 37 — Беляевский, 38 — Пшиш I, 39 — Красногвардейское II, 40 — Николаевский мог., 41 -Усть-Лабинский курган, 42 — Кубанское пос, 43 — Кубанский мог., 44 — хут. Зубовский, 45 — Уляпское пос, 46 — аул Уляп, 47 — хут. Дукмасов, 48 — хут. Чернышов, 49 — Серегинское пос, 50 — Уашхиту I, 51 — Гуамский Грот, 52 — ст. Дагестанская, 53 — ст. Тверская, 54 — Курджипское пос, 55 — Кочипэ, 56 — Ханская, 57 — Майкоп, 58 — Абадзехская, 59 — Хаджох, 60 — Каменномостский, 61 — Махошевская, 62 — Фарс, 63 -Клады, 64 — Ясеновая Поляна, 65 — Элит, 66 — ст. Бесленеевская, 67 — Каладжинское пос, 68 — Ахметовское пос, 69 — оз. Марьинское, 70 — с. Благодарное, 71 — Туапсе, 72 — Некрасовская

Как видим, ареал протомеотской культуры в точности совпадает с ареалом, в котором изначально формировались и впоследствии расширялись далеко за его пределы такие культуры как майкопская, дольменная, а также уже исторически хорошо описанные этнокультурные и политические объединения – Зихия (VI – XII) и Черкесия (XIII – XVIII) века. Таким образом, ареал протомеотской культуры – типичный ареал автохтонной культуры Северо-Западного Кавказа, полностью включенный в 6-тысячелетний процесс этнической истории С.-З. Кавказа и, соответственно, в процесс, в первую очередь, адыгского этногенеза.

Нарративные источники о меотах

Письменные упоминания о меотах начинаются в VI в. до н.э., а последние сообщения о народе меотов относятся к VI в. н. э.

Страбон (63 г. до н. э. – 23 г. н. э.) отмечал, что к числу меотов относились и синды, а субэтнический состав меотов представлен у него следующим списком: «К числу меотов принадлежат сами синды и дандарии, тореаты, агры и аррехи, а также тарпеты, обидиакены, ситтакены, доски и некоторые другие. К ним относятся аспургианы, живущие на пространстве в 500 стадий между Фанагорией и Горгиппией»2.

О воинственности меотов: «Ведь по всему этому побережью (восточному берегу Меотиды – Прим. С.Х.) меоты; хотя они и занимаются земледелием, но не менее воинственны, чем кочевники». Важным представляется замечание Страбона о том, что меоты «распадаются на несколько племен» и что те, которые живут у Танаиса «отличаются большей дикостью, а те, что граничат с Боспором, более цивилизованы»3.

Один из ведущих европейских картографов последней трети XVI в. Абрахам Ортелиус (1527 – 1598) создал несколько выдающихся реконструкций этнополитического состояния античного пространства.

Реконструкция Ортелиуса содержит все основные этнонимы, упоминавшиеся в античных источниках при описании бассейна Черного моря: между Кубанью и Доном отмечены меоты (maeotae), синды, ахеи, керкеты, саниги, епагериты, гениохи, конапсени (conapseni), арихи, аспургианы, боспораны и пр. С западной стороны Меотиды отмечены меоты (maeotae), язиги (Iazyges), вторая Синдика (Sendica).

Меоты и кочевники: характер политических и культурных отношений

В.Р. Эрлих отмечает очень давний характер культурного влияния меотов на кочевников – в первую очередь, в таких отраслях, как металлообработка, изготовление оружия и всаднической амуниции.

Еще в предскифское время протомеотское население Северо-Западного Кавказа «снабжало кочевников металлической уздой и оружием… Элитные комплексы с северокавказским, в том числе и протомеотскими всадническим и колесничными наборами, появляющиеся повсеместно в степи и лесостепи юга Восточной Европы… дают основание нам полагать, что в данном случае мы имеем дело с военной экспансией с территории Предкавказья, в том числе из ареала протомеотской группы памятников»4.

Известный специалист по раннему железному веку К. Метцнер-Небельсик предполагает, что за серией престижных меотских предметов в Центральной Европе скрывается постоянная потребность населения этого региона в лошадях, которые путем обмена доставлялись из ареала меотской культуры5.

Как отмечено выше, меотские поселения занимали все пространство интериановской Черкесии 1500 года – от устья Дона до Черного моря.

В.Р. Эрлих прослеживает типичные меотские ритуальные комплексы в западных районах Колхиды (на территории современной Абхазии) в IV в. до н.э.: «Чрезвычайно интересно открытие меотского святилища в Абхазии в г. Очамчира, на тер­ритории древнего Гюэноса. Возмож­но, это материальное свидетельство о неизвестном по письменным источникам проникновении во второй половине IV в. до н.э. населения из Закубанья в Закавказье. Восточный холм этого городища, нижние слои которого датируются VI–V вв. до н.э., в IV в. прекращает существовать. Позднейшими комплексами являются здесь погребения конских черепов с уздой кубанского облика… Узда, сопровождающая комплексы, находит близкие аналогии в Уляпских, Елизаветинских, Тенгинских и Воронежских курганах. А сам обряд, заключающийся в захоронении конских черепов с уздечкой, находит параллели в серии меотских святилищ IV в. до н.э. – Уляпских, Тенгин­ских, Воронежских, Говердовских… В данном случае интересен сам факт устройства меотского святилища в слое поселения, жизнь на котором уже в это время прекратилась. Не исключено, что и прекратилась она не без помощи появившихся здесь меотских всадников, совершивших жертвоприношение»6.

Меотский племенной союз сформировался на Северо-Западном Кавказе задолго до появления скифов в степях Северного Причерноморья, не просто пережил скифов, но территориально вырос на протяжении скифской эпохи. Затем, в таком преуспевающем состоянии, меоты встретили сарматское вторжение, сумели противостоять ему на обширном равнинном пространстве от Дона до Кубани и также пережили Сарматию.

Для самых первых коллективов савроматов уже важнейшее значение имели их контакты с меотскими племенами7. Восточные районы Верхней Меотии были заняты сарматским племенем сираков, археологические следы которых наглядно свидетельствуют о процессе меотизации кочевников8.

Мы можем предполагать, что меото-сарматские связи носили преимущественно мирный характер. Меоты могли вполне сознательно пойти на то, чтобы разрешить селиться поблизости от своих городищ кочевникам, которые становились своего рода буфером между ними и другими племенами сармат, кочевавших в Подонье и Поволжье. Существование такой адаптивной прослойки в виде сираков позволяло быстро реагировать на угрозы внезапных сарматских рейдов. В том случае, конечно же, если таковые имели место. В черкесскую эпоху, точно также ногайское расселение первым принимало на себя атаки из дальних районов степи. Калмыцкая угроза, обозначившаяся в середине XVII в., сподвигнула ногайцев, крымских татар и черкесов к созданию оборонительного союза, просуществовавшего больше столетия, пока хан Убаши в 1771 г. не увел большую часть своего народа в Китай.

В 49 году н.э. сираки получают сильнейший удар со стороны римлян и почти полностью исчезают из степей между Кубанью и Доном. И.И. Марченко зафиксировал всего 13 сиракских могил I–III вв. н.э.9.

Вполне вероятно, что откочевка сармат из меотского края повлияла негативно на систему безопасности оседлого населения. Стали возможны неожиданные нападения больших масс кочевников и не только из круга сармато-аланских племен. Нападения на зажиточных меотских земледельцев могли организовать древнегерманские племена готов, захвативших Северное Причерноморье (условно, Европейскую Сарматию) и оттуда угрожавших Боспорскому царству и населению Северо-Западного Кавказа.

Вопрос о том, кто выступил могильщиком меотского процветания на равнине между Кубанью и Доном, пока остается открытым. Но предположение о том, что это могли быть готы, аннексировавшие Крым, разграбившие Пантикапей и на боспорских кораблях устроивших настоящий террор не только в бассейне Черного моря, но и в Эгейском море, выглядит вполне реалистичным.

В.П. Буданова замечает, что размещение готов в III в. в области Меотиды подтверждается современными римскими сообщениями. Так, «в биографии императора Аврелиана (270 – 275) мы читаем, что император Клавдий (268 – 270) поручил Аврелиану ведение «всей войны против меотийцев» (omne contra Maeotidas bellum). Известно, что Клавдий вел военные действия против коалиции племен, куда входили и готы. Название последних «меотами» означает, что эти племена выступили из Меотиды»11.

Исследователи ранней готской истории в Причерноморье достаточно единодушно локализуют район их первоначального расселения в Западном Приазовье. Таким образом, готы не могли не войти в тесное соприкосновение с меотами, а их взаимоотношения могли быть как враждебными, так и союзническими.

На протяжении веков, меотский край бурно развивается и достигает уровня появления городов. Так, на примере только Усть-Лабинской группы, в составе которой на 1989 г. было исследовано 30 городищ, И.С. Каменецкий убедительно показывает демографический рост на протяжении позднемеотского времени (вторая половина I в. до н.э. – III в. н.э.): «Первое, что бросается в глаза, – удивительная плотность застройки на правобережье Кубани. Городища идут одно за другим, отделенные небольшими промежутками. Это касается не только старых городищ, которые могли сблизиться в результате роста, особенно интенсивного в рассматриваемый период, но и вновь возникающих городищ… Некоторые ранее раздельные городища, по-видимому именно в это время сливаются, образуя огромные поселения с двумя «цитаделями»… Все городища правобережья прекращают существование, судя по подъемному материалу, на рубеже II и III вв. н.э. К этому времени их общая площадь достигает огромной цифры 1,237,797 кв. м. (без учета происшедших разрушений). Если исходить из плотности застройки, описанной выше для Подазовского городища, и взять за средний размер семьи пять человек, то получим число одновременно проживавших – около 62 тыс. человек. На левобережье, в треугольнике между Кубанью и Лабой, территория была ограниченна и это сказалось на размерах городищ: их сохранившаяся площадь 181,726 кв.м., что дает население около 10 тысяч человек. Приведенные данные минимальны, так как не учитывают не только разрушений, но и поселений по левому берегу Лабы, которые, возможно, входили в то же объединение, но пока о них нет точных данных»12.

«Золотое кладбище»

Курганные некрополи ближайшего Прикубанья на протяжении I в. до н. э. – II в. н. э. представляют собой аристократические погребения с весьма впечатляющим набором погребального инвентаря. В литературе эта совокупность памятников получила условное наименование «Золотое кладбище». В связи с общим настроем исследователей недооценивать уровень развития меотской культуры и склонности трактовать малейшую специфику как следствие кочевнического воздействия, ЗК стали приписывать сарматам.

В специальной литературе неоднократно высказывалась точка зрения о меотской принадлежности этой группы погребений. Данная точка зрения весьма обстоятельно изложена в посмертной монографии Маи Павловны Абрамовой, (1931–2003) одного из наиболее выдающихся российских археологов, который имел опыт осмысления этой проблемы на протяжении порядка 40 лет (диссертация на тему «Культура сарматских племен поволжско-днепровских степей II в. до н.э. – I в. н.э.» была защищена в 1962 г.)13.

С 1968 г. М.П. Абрамова находилась в состоянии дискуссии с К.Ф. Смирновым, В.Б. Виноградовым и другими убежденными сторонниками сарматского происхождения катакомбного обряда на Северном Кавказе14.

Точка зрения Абрамовой тем более важна, что она сформулирована, с формальной и сущностной стороны, профессиональным сарматологом, специалистом, который всю свою научную биографию посвятил развитию научных представлений о сарматах. Более того, Абрамова возглавляла сектор сарматской археологии в институте археологии Российской Академии наук. Тем не менее, Абрамова от публикации к публикации четко отстаивала свое мнение о меотской принадлежности курганных погребений Прикубанья.

Начало изучению курганов страны меотов в 1896 – 1903 гг. положил Н.И. Веселовский. На территории правобережья Средней Кубани он обследовал массу обширных курганных могильников. Курганные поля начинались на западе в районе станицы Воронежской и тянулись сплошной, но довольно узкой полосой вверх, по течению (т.е. на восток) более чем 70 верст до станицы Казанской. Курганы не удаляются от берега в сторону степи. Часть этой курганной группы была обнаружена Веселовским в Закубанье у станицы Некрасовской (правый берег Лабы в нижнем течении), где он зафиксировал около 10 курганов со следами древнего ограбления. Подавляющее большинство (87 из 103 раскопанных курганов) на дистанции от Воронежской до Казанской содержали захоронения в катакомбах. Важно отметить, что эти погребения в катакомбах носили характер основных погребений. Под основными имеются ввиду такие погребения, ради которых и насыпался курган. Является погребение основным либо оно впускное (т.е. совершено в насыпи уже существующего кургана) очень важно учитывать при анализе вопроса о происхождении культуры.

Эта территория курганов была названа Веселовским «Золотым кладбищем» (далее ЗК): в погребениях было обнаружено огромнейшее количество золотых вещей, что свидетельствовало о богатстве и особом статусе погребенных в катакомбах лиц.

ЗК – эталонный памятник С.-З.К., демонстрирующий уровень культуры его населения, а также его военную мощь. В катакомбах ЗК были захоронены тяжеловооруженные всадники – элита меотской кавалерии этого периода, вооружение которой по своим техническим характеристикам значительно превосходило не только воинские сообщества остального Кавказа, но и обширного сарматского мира.

Вторая группа курганов, находящаяся в Закубанье, после Веселовского стала рассматриваться отдельно от ЗК. Историк скифо-сарматской эпохи М.И. Ростовцев называл эту группу «зубовской» (по названию хутора Зубов на речке Зеленчук 2-й (или Терс), притоке Кубани (не путать с Большим и Малым Зеленчуками в крайнем, восточном секторе Закубанья), в районе которого находятся данные памятники), отнеся ее к I в. до н.э. – I в. н.э. Ростовцев считал, что курганы ЗК и зубовской группы оставлены сарматским населением.

К.Ф. Смирнов дал закубанским курганам название «зубовско-воздвиженская группа» (далее – ЗВГ), поскольку возле станицы Воздвиженской на нижней Лабе, напротив устья Фарса, также были зафиксированы аналогичные курганы. В современной российской археологической литературе это определение получило всеобщее признание. Как и Ростовцев, Смирнов отнес и ЗК, и ЗВГ к сарматским памятникам.

Выдающийся исследователь меотской культуры Н.В. Анфимов последовательно отстаивал точку зрения, согласно которой эти курганы являются частью меотской культуры. Такого же мнения придерживался И.С. Каменецкий, также крупный специалист в меотской археологии.

Погребения ЗВГ локализованы между Лабой и Кубанью и, если раньше считалось, что они носят единичный разбросанный характер, то по мере открытия и изучения выяснилось, что они также имеют характер групповых скоплений рядом с меотскими городищами. Форма погребения – прямоугольная яма. В ряде случаев отмечены следы деревянных перекрытий и столбов, т.е. речь идет об исконно меотской (со времен еще протомеотской культуры) традиции сооружать деревянные конструкции над захоронением. В исследовании Л.К. Галаниной, посвященном Келермесским курганам, многократно подчеркивается необходимость обнаружения надмогильных деревянных конструкций, как очевидного признака автохтонной культуры.

Устройство шатровых покрытий над могилами как устойчивая традиция меотов отмечается также выдающимся российским археологом Б.Н. Граковым. Для курганов ЗВГ характерна еще одна меотская черта – устройство ритуальных (жертвенно-поминальных) площадок в насыпи кургана. На этих площадках в значительном количестве обнаруживают ценные вещи, в числе которых специфически меотские предметы – культовые жезлы, воткнутые в землю вертикально.

М.П. Абрамова подчеркивает, что «наличие деревянных перекрытий и столбовых конструкций, несомненно, местная черта для памятников Прикубанья и Тамани, поскольку они были широко распространены в погребальном обряде синдов и меотов». Памятники ЗВГ, отмечает Абрамова, «имеют местные корни».

Нет никакого сомнения в том, что курганы ЗВГ принадлежали воинской знати: оружие представлено шлемами, панцирями, копьями, мечами и стрелами, а также великолепно представлены детали конского убора – удила, псалии, фалары и пр. Воинов в этих курганах хоронили прямо в панцире либо укладывали доспех рядом. Кроме того, обнаружены конские панцири.

Отличие от меотов состоит в отсутствии конских захоронений. Наличие таковых является устойчивым признаком меотской принадлежности погребения, тогда как для сарматов этот обычай был не характерен.

Это очень интересное отличие: получается, что оседлое земледельческое население хоронило с конями (еще со времен протомеотского периода, т.е. с VIII – VII вв. до н.э.), а кочевники, за очень редким исключением, не имели такого обряда. Сильно отставали в этом плане от меотов и предшественники сарматов – скифы.

Обильные конские жертвы у меотов свидетельствуют о развитом коневодстве, существовании мощного коннозаводческого хозяйства, многочисленности табунов. Кони были стратегическим ресурсом меотов и, по всей видимости, важной статьей экспортных доходов. Дарение коней было важным фактором в установлении добрососедских и союзнических отношений.

В числе массы ценных находок в составе могильного инвентаря ЗВГ есть серия престижных предметов, «которые характерны только для территории Прикубанья: фибулы-броши, стеклянные канфары, железные жезлы и треноги-светильники». Каждый из этих предметов говорит о связи с меотской культурой.

Среди нескольких сотен курганов ЗК Веселовским было раскопано 103. Из них, согласно Абрамовой, 18 были катакомбами Т-образного типа (тип I), когда сама камера расположена перпендикулярно входной яме; 69 курганов содержали катакомбы II типа, когда и камера и входная яма расположены на одной оси либо с некоторыми отклонениями.

Подавляющее большинство курганов ЗК расположены на правом берегу, но маленькая группа – около 10 объектов – в Закубанье (у ст. Некрасовской, на правом берегу Лабы, в нескольких километрах от устья). В 1977 – 1978 гг. краснодарский археолог А.М. Ждановский исследовал еще 17 курганов в основном скоплении ЗК и данные его исследований полностью идентичны данным Веселовского, но при современной тщательной методике раскопок предоставили в наше распоряжение массу ценных дополнительных сведений.

В катакомбах типа I (Т-образные) отсутствует напутственная пища, что является одним из важных отличий ЗК от сарматских погребений Поволжья. Но в катакомбах типа I не найдены также захоронения лошадей. К числу характерных черт следует отнести деревянные (доски или бревнышки) заклады камер и более редкие перегородки из сырцового кирпича. Эти катакомбы датируют второй половиной I – II в. н. э. Все объекты типа I – основные погребения.

Точно также 68 из 69 катакомб типа II – основные погребения. Как и в катакомбах типа I, здесь отсутствуют следы мясной напутственной пищи. Но зато в 5 катакомбах были обнаружены следы конских захоронений во входных ямах. Отмечены 4 захоронения в гробах. Заклады деревянные, из сырцового кирпича и в одном случае из круглой каменной плиты. Из 17 катакомб, раскопанных Ждановским, в 6 курганах (также во входных ямах) были зафиксированы конские захоронения. Вместе с 5 конскими захоронениями из раскопок Веселовского получается уже достаточно крупный показатель. Если доля погребений с захоронением коня у Веселовского 7,8%, то в материалах Ждановского 46,2% (6 из 13 катакомб). Абрамова склонна считать, что относительно низкий показатель Веселовского объясняется «полной ограбленностью многих катакомб и недостаточной фиксацией при раскопках Н.И. Веселовского».

С уверенностью можно предположить, что меотские грунтовые Т-образные склепы являются основой, на которой развился обряд захоронения в Т-образных склепах-катакомбах под курганами. Катакомба как тип погребального сооружения – это и есть склеп, и этими двумя терминами можно пользоваться как синонимами.

Дольмен и есть древнейший вид склепа. Вспомним здесь и новосвободненские подкурганные дольмены IV тыс. до н.э. На западно-кавказском побережье дольмены возводились еще в начале I тыс. до н.э. Каменные ящики – второй тип склепа – очень органично приходят на смену дольменной традиции.

Земляная подкурганная катакомба – не более, чем разновидность склепа, который, как более широкое понятие, может быть использован для наземных, подземных, каменных из плит, земляных или из сырцового кирпича сооружений. Все эти разновидности склепа представлены в меотской погребальной традиции.

У меотов традиция сооружать катакомбы утвердилась за 200 или даже 300 лет до появления в степях сарматских племен. М.П. Абрамова указывает на наиболее вероятный источник появления катакомб ЗВГ и ЗК – меотская погребальная традиция. В работе 1982 г. Абрамова приняла точку зрения Н.В. Анфимова о меотской принадлежности ЗК и последовательно развивала ее во всех последующих своих исследованиях15 .

В большинстве случаев, когда мы имеем дело со статистикой рядовых синдо-меотских могил – это обычные захоронения в ямах. Но уже в III в. до н.э. у синдов на Тамани появляются могилы с камерами-склепами.

В этот же период на меотском Усть-Лабинском могильнике, расположенном как раз на правобережье Средней Кубани – там, где спустя 150–200 лет возникнет ЗК – зафиксированы «случаи расположения более поздних могил под более ранними; наличие вертикально стоявших закладных плит; размещение скелетов лошадей рядом с человеческими, но отделенными от них ступенью высотой до 0,4 м – все это, по мнению Н.В. Анфимова, говорит о наличии здесь не только подобных могил, но и катакомб (склепов) (Анфимов, 1951, с. 169).

Примечания:

1. Трифонов В.А. Что мы знаем о дольменах Западного Кавказа и чему учит история их изуче­ния // Дольмены. Свидетели древних цивилиза­ций. Краснодар, 2001. С. 51 – 52.
2. Страбон. География / Пер. с древнегреческого Г.А. Стратановского. М., 1994. Кн. XI. § 11. С. 470.
3. Там же. § 4. С. 469.
4. Эрлих В.Р. Северо-Западный Кавказ в начале железного века. Протомеотская группа памятников. М.: Наука, 2007. С. 189.
5. Там же. С. 192.
6. Эрлих В.Р. Святилища некрополя Тенгинского городища II– IV в. до н.э. М.: Наука, 2011. С. 91.
7. Смирнов К.Ф. Савроматы: ранняя история и культура сарматов. М., 1964. С. 127.
8. Анфимов Н.В. Древнее золото Кубани. Краснодар, 1987. С. 214 – 222.
9. Марченко И.И. Сираки Кубани. Краснодар, 1996. С. 90–91.
10. Иордан. О происхождении и деяниях гетов. «Getica». Вступительная статья, перевод, комментарий Е.Ч. Скржинской. СПб.: «Алетейя», 1997. С. 68.
11. Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения народов. М.: «Наука», 1990. С. 76.
12. Каменецкий И.С. Меоты и другие племена Северо-Западного Кавказа в VII веке до н. э. – III в. н.э. // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. М.: «Наука», 1989. С. 244 – 245.
13. Абрамова М.П. Курганные могильники Северного Кавказа первых веков нашей эры // Северный Кавказ и мир кочевников в раннем железном веке: сб. памяти М. П. Абрамовой. М.: Ин-т археологии РАН: ТАУС, 2007.
14. Савенко С.Н. Роль М.П. Абрамовой в изучении проблем раннеаланской культуры Центрального Предкавказья // Северный Кавказ и мир кочевников. С. 543.
15. Абрамова М.П. Курганные… С. 516.

Продолжение в следующем выпуске.

В 1-м тысячелетии до н. э. Античные историки называли страной меотов - Меотидой - территорию от Азовского до Чёрного морей, а Азовское море именовали Меотским озером.

Этническая принадлежность

Вопрос об этноязыковой принадлежности меотов спорен. Страбон в 11 книге своей Географии причисляет к меотам зихов (др.-греч. Ζυγοί), синдов (греч. Σινδοὶ ), агров (греч. Ἄγροι ), тореатов (греч. Τορέται ), дандариев (греч. Δανδάριοι ), аррехов (греч. Ἀρρηχοί ), тарпетов (греч. Τάρπητες ), досков (греч. Δόσκοι ), обидиакенов (греч. Ὀβιδιακηνοὶ ), ситтакенов (греч. Σιττακηνοὶ ) .

По одной версии, меоты являются реликтами древнего индоевропейского населения Приазовья , восходящего ещё ко временам Ямной культуры .

Религия и верования

Меоты имели свою систему религиозных культов и верований. Для их верований характерно обожествление сил природы, природных явлений, представляющихся меотам в виде бога солнца света, огня, бога дождя, грозы, бога леса, бога моря и других богов. Этим богам меоты приносили жертвы , сопровождаемые сложным ритуалом .

Культура и ремесла

Меотская культура складывается в VIII -VII веках до н. э. и она своими корнями уходит в эпоху бронзы . Основой хозяйства меотских племен было земледелие . Они выращивали пшеницу , ячмень , просо , чечевицу, рожь, лен. Большое значение также имело скотоводство - разводили крупный и мелкий рогатый скот, свиней и лошадей.

Меоты знали развитое ремесленное производство и металлургию , их керамика пользовалась спросом у соседних оседлых и кочевых племен. Меоты, находившиеся на торговых путях из античного мира к скифо-сарматским номадам , выступали и в качестве торговых посредников.

Военные походы

Существуют упоминания (биограф Аврелиана, SHA. Vita Aurel. 16) об участии меотийских племен в Скифской войне III века .

См. также

Напишите отзыв о статье "Меоты"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Меоты

От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг"и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г"асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг"удно отослать тг"идцать ли, тг"иста ли человек под конвоем в гог"од, чем маг"ать, я пг"ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г"авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог"ишь – помг"ут. Ну, хог"ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.

В эпоху раннего железного века в Прикубанье и в Восточном Причерноморье проживали меоты. Меотская культура начала складываться в VIII- VII вв. до н. э. Своё наименование меоты получили от древнего названия Азовского моря - Меотида, в переводе с греческого - «солёное болото». Прибрежная местность была тогда заболоченной. Вместе с тем античные авторы называют Меотиду «матерью Понта» (то есть Чёрного моря). Это наименование объяснялось тем, что из Азовского моря огромная масса воды через Боспор Киммерийский попадала прямо в Черное море.
Меотские племена - синды, дандарии, фатеи, псессы и другие - занимали бассейн среднего и нижнего течения реки Кубани от станицы Прочноокопской до устья, на севере - до реки Кирпили, на западе - Восточное Приазовье, а южная граница проходила по северному склону Кавказского хребта.
Более точно можно определить места проживания только одного из меотских племён: синдов. Они жили в низовьях реки Кубани (на её левобережье), на Таманском полуострове и Черноморском побережье до Анапы. По высокому берегу главной реки края меотские городища тянутся почти непрерывной цепью: от станицы Марьянской и далее на восток - до станицы Темижбекской.

В древности городища были торгово-ремесленными, административными центрами. За укреплениями городищ-убежищ люди скрывались в период опасностей. Наиболее интересные памятники меотской культуры (городища и могильники) обнаружены по берегам реки Кубани и её притоков - от города Армавира до станицы Марьянской, а также вдоль реки Кирпили.
Научное описание меотской культуры впервые дал известный археолог Н. В. Анфимов. К настоящему времени выявлено около 200 меотских городищ, раскопано несколько тысяч захоронений.

Главным занятием оседлых меотских племён было пахотное земледелие. Для вспашки полей они применяли деревянный плуг (рало). Возделывали просо, ячмень, пшеницу, рожь, чечевицу. Выращивали также лён, стебли которого содержат много волокон. Из них ткали полотна и шили одежду.

Кто такие меоты, откуда пришли на Дон? А может вовсе, и не приходили, а жили здесь изначально? Так или иначе, но таинственные меоты жили на Дону с конца прошлой эры и начала нашей эры. Они жили примерно в то же время, что и сарматы. Они были либо союзниками, либо деловыми партнёрами. Как предполагают учёные, после разгрома Боспорским царём непокорных поселений Танаиса, воинственных меотов пересилили сюда для поддержки власти империи.

Родина меотов.

Согласно последним исследованиям меоты это представители оседлой северокавказской культуры. Их родина Адыгея. Именно здесь, возможно научились обрабатывать медь, сплавлять бронзу и железо. Что в древности сделало данный регион металло-литейным центром. Меоты собирательное название, так в античные времена называлось Азовское море - Меотское озеро. На самом деле это были племена досхи, синды, дандарии.

Есть небольшой спор в происхождение меотов. Одни утверждают, что данная культура ведёт начало с ямной культуры и является реликтовой нашего региона. Другие, говорят о родственных взаимосвязях и племенами древних индусов. Возможно, что две гипотезы и являются истиной. Ведь на большом протяжение времени ирано-язычные племена приходили в европейскую степь и вливались в культуру и родственные связи аборигенных племён.

Религия и таинственность.

Как и многие другие развитые античные культуры, таинственные меоты имели разветвлённую систему богов. Но в большинстве случаев они поклонялись силам природы, животным, были и боги ремёсел. Своим богам они приносили жертвы. Одним из ярких примеров меотского городища является Кобякова крепость. По легенде на нём древние люди поклонялись страшному зверю и не волку и не собаке, кровожадному чудовищу.

Их ритуалы были сложными и до мелочи детальными. К тому же они специально уродовали, удлиняли, растягивая кости черепа, чтобы подчеркнуть своё преимущество и отличие от остальных представителей человечества. Черепа обматывались материалом у юношей и через время становились вытянутыми.

Ярким ритуальным признаком в захоронениях, было наличием под головой покойника бронзовой или глиняной чаши.

Чем занимались.

Племена меотов вели осёдлый образ жизни. У них было сильно развито растениеводство и животноводство, развивались всевозможные ремёсла. Следует так же заметить, что меоты были отличными рыболовами. На развалинах древних поселениях находят большое количество костей рыб, причём не малых размеров.

Можно предположить, что меоты проживавшие на территории древней Ростовской области являлись носителями языческих культов. Среди остальных племён северокавказского населения, они несли религиозное знание, имели главенствующую роль в общественной жизни, в частности были жрецами.

Интересные материалы сайта

Основным населением Прикубанъя и Восточного Приазовья в эпоху раннего железа были меоты. Меотская культура выделена и начала изучаться только в советское время. Наименование «меоты» представляет собой собирательный термин и объединяет целый ряд родственных племен. Древнегреческий географ Страбон писал: «К числу меотов принадлежат сами синды, затем дандарии, тореаты, агры и аррехи, а также тарпеты, обидиакены, ситтакены, досхи и многие другие». Меоты в основном вели оседлый образ жизни, занимались земледелием, скотоводством, рыболовством, торговали с античными городами, широко были развиты ремесла.

Представителей родоплеменной знати они хоронили в курганах с пышным обрядом погребения, с большим количеством вещей, в том числе золотых и высокохудожественных изделий, с закланием лошадей.

Племена, которые населяли бассейн среднего и нижнего течения реки Кубани и Восточное Приазовье, в эпоху раннего железного века античные авторы называют меотами. Меотские племена составляли самостоятельную и большую группу, игравшую значительную роль в исторических судьбах Северо-Западного Кавказа. Впервые меоты упоминаются в источниках, относящихся к VI в. до н.э. Затем сведения о них мы находим у целого ряда древнегреческих и римских авторов. Наиболее подробные данные сообщает древнегреческий географ Страбон, использовавший сведения более ранних авторов. Он описывает не только территорию, занятую меотами, но и перечисляет меотские племена, приводит краткие сведения о их быте и занятиях. Наименование «меоты» представляет собой собирательный термин и объединяет целый ряд родственных племен. По Страбону, «к числу меотов принадлежат сами синды, затем дандарии, тореаты, агры и аррехи, а также тарпеты, обидиакены, ситтакены, досхи и многие другие». Названия меотских племен встречаются также и в надписях на каменных плитах, происходящих с территории Боспорского государства. В них упоминаются синды, дандарии, тореты, псессы, фатеи, досхи, которые были подвластны боспорским правителям.

Большинство кавказоведов относят меотов к племенам кавказской языковой группы. Само слово «меоты» ряд авторов выводят из адыгейского языка. Так, П.У.Аутлев в статье «К вопросу о смысле слов «меоты» и «Меотида» (по материалам нартского эпоса)» считает, что слово «меоты» в его полной форме «Мэутхъох» означало «море, которое мутное» и этническое название «меоты» произошло от топонимического «Мэутхъох». В древних наименованиях некоторых рек Северо-Западного Кавказа - Псат, Псатий, местности Псехано и меотского племени псессы лежит адыгейская основа «псы», что означает вода или река. Ряд собственных имен в боспорских надписях выводится также из адыгейского языка, как, например: Багос, Блепс, Тхетлепс, Ханакес и др. Собственные имена, засвидетельствованные надписями, сохраняют древний фонетический облик и являются надежным лингвистическим источником.

Меотская культура складывается в VIII-VII вв. до н.э. и к началу VI в. выступает как вполне сложившаяся яркая, самобытная культура аборигенного населения. Большинство меотских племен были оседлые земледельцы. Они жили по правобережью реки Кубани и по левым ее притокам до северных склонов Кавказского хребта. Вдоль восточного побережья Азовского моря, которое древние греки называли Меотийским озером, оседлое население занимало сравнительно узкую полосу - 60-70 км ширины, а степи являлись уделом кочевников.

В VI-V вв. до н.э. оседлые земледельческие племена занимали обширную территорию как по правобережью Кубани, так и в Закубанье. Ранне-меотские поселения представляли небольшие, неукрепленного типа поселки, расположенные, как правило, по террасам рек. К началу IV в. до н.э. земледельческое население увеличивается, расширяется площадь ранее существовавших поселений и возникают новые. К этому времени надо относить и появление оборонительных сооружений - земляных валов, рвов и выделение на поселении центральной укрепленной части - цитадели, то есть превращение небольших поселков в городища.

Городища расположены по высоким террасам рек, протоков и лиманов, часто занимая естественные отроги и мысы. По правобережью реки Кубани городища вытянуты узкой полосой по высокому берегу, не заходя в глубь степей. Здесь от станицы Марьинской и вверх по течению реки Кубани они тянутся сплошной, непрерывной лентой до станицы Темижбек-ской. Основой хозяйства жителей этих городищ являлось земледелие и скотоводство. Земледелие было пашенное, сеяли пшеницу, ячмень, просо. Последнее у меотов составляло один из важных продуктов питания, что засвидетельствовано античными авторами. Кроме злаков, культивировались и некоторые бобовые растения. Земледелие у меотских племен стояло на высоком уровне, и хлеб производился не только для собственного потребления, но и на продажу.

У оседлых племен наравне с земледелием большое значение имело животноводство, без которого немыслимо развитие пашенного земледелия. Разводили крупный и мелкий рогатый скот, свиней и лошадей. Занимались и птицеводством. Одной из важных отраслей хозяйственной деятельности меотов, наряду с земледелием и скотоводством, являлось рыболовство, особенно у племен Восточного Приазовья. Обилие промысловой рыбы в реке Кубани и прибрежной полосе Азовского моря являлось важной естественной предпосылкой к развитию рыбного промысла. Промысловыми рыбами являлись сазан, судак, осетровые, сом. Для ловли рыбы использовали большие сети типа невода, крючки.

В крупных меотских поселениях развивается ремесло. Наиболее важными являлись металлообработка и металлургия. В это время все основные орудия труда и оружие делаются из железа, железо шло также на изготовление бытовых предметов и украшений (браслетов, перстней), принадлежностей конской сбруи и частей повозок. С широким распространением железа роль цветных металлов отходит на второй план.

Среди ремесел особенно видное место занимало керамическое производство. На грани V и IV вв. до н.э. у меотов широкое распространение получает гончарный круг. С этого времени господствующей керамикой становится сероглиняная кружальная посуда. Большое количество гончарных печей, открытых на городищах, позволяет восстановить технологию изготовления посуды. Меотская кружальная сероглиняная керамика чрезвычайно разнообразна по форме и назначению. На типах некоторых сосудов сказывается античное влияние. Развиваются также ткачество, ювелирное, кожевенное, деревообрабатывающее, косторезное и другие ремесла.

Детали ритона. Сцены борьбы богов и гигантов на пластине, опоясывающей ритон

Кроме местных изделий, меоты получали большое количество предметов ремесленного производства античных городов и другие товары путем торговли. Со времени образования Боспорского государства (V в. до н.э.) экономические связи усиливаются, особенно в следующее столетие, когда Боспорское государство начинает вести активную внешнюю политику. В результате часть меотских племен оказалась в подчинении у боспорских правителей. Присоединение их к Боспору было, по-видимому, больше формальным, чем фактическим. Территория их не была включена в собственно границы Боспорского государства, а находилась в сфере его экономического и политического влияния и эксплуатации. Боспорские правители только номинально считались царями меотских племен, последние сохраняли своих вождей, военачальников и известную самостоятельность. Меотские племена принимали активное участие и в политической жизни Боспорского государства на протяжении всей его истории. Тесные политические и экономические связи Боспора с меотскими племенами приводили и к культурному взаимодействию.

В этот период Боспорское государство прочно обосновывается на Средней Кубани - на меотском городище у нынешней станицы Елизаветинской (Прикубанский район Краснодара) возникает торговая фактория (эмпорий) Боспора. Здесь поселяются не только боспорские торговцы, но и ремесленники, отсюда товары идут дальше вверх по реке Кубани и в глубь степей.

Развитие производительных сил, интенсивные торговые связи с античными государствами, возникавшие время от времени войны приводили к углублению имущественного неравенства, к накоплению богатств у отдельных семей и дальнейшей дифференциации общества. Среди рядовых общинников выделяются более богатые семьи, имущественные различия пронизывают все слои общества. Господствующее положение занимает родоплеменная знать, эксплуатирующая рядовых общинников и приобретающая военно-дружинный характер. Своих покойников она хоронила в больших курганах с пышным обрядом погребения, с большим количеством вещей, в том числе золотых и высокохудожественных изделий, с закланием лошадей, а иногда с ритуальным убийством своих слуг.

В этом отношении характерными являются Елизаветинские курганы на юго-восточной окраине станицы Елизатетинской составляюшие довольно значительную группу, насчитывающую около тридцати насыпей, из которых шесть более крупные. Пять из них были раскопаны Н.И.Веселовским в 1912-1915 и 1917 гг. Все курганы оказались ограбленными в древности, еще тогда, когда бревенчатые крыши погребальных камер не сгнили и грабители свободно могли действовать под землей.

Обряд погребения во всех больших курганах был одинаков. В материке вырывалась глубокая, прямоугольной формы погребальная яма. Над ней сооружался бревенчатый навес, покоившийся на толстых столбах. В яму вел длинный дромос (коридор), крытый также бревнами и иногда внутри обшивавшийся деревом. В могильной яме сооружался каменный склеп крытый деревом и содержавший главное погребение. Над всем этим насыпался большой курган. Наиболее крупный курган во всей этой группе, обозначенный Н.И.Веселовским как южный, был исследован им в 1913 г

Погребальная яма размерами 12,80 X 9,65 м имела глубину 8,5 м. Каменный склеп был начисто ограблен. На дне ямы валялись брошенные грабителями железные мечи, наконечники копий, две пачки бронзовых железных наконечников стрел. Вдоль южной стенки склепа, с наружной его стороны, сохранилась нетронутой часть погребального инвентаря. Здесь были найдены два сероглиняных кувшина местного производства сохранившейся на них росписью белыми и розовыми кружками, девять простых остродонных амфор, деревянная шкатулка, украшенная бронзовыми фигурками животных и столбиками. Но самой интересной находкой явилась великолепная, совершенно целая, панафинейская амфора. Расписной чернолаковый сосуд со стройным туловом, на низкой ножке, с узким, расширяющимся наверху горлом и двумя вертикально поставленными ручками. На одной стороне ее изображена богиня Афина в шлеме с высоким гребнем: в правой руке она держит копье, а в левой большой круглый щит, украшенный головой Медузы. На другой стороне - сцена кулачного боя. В центре два бойца, один из которых уже повержен, справа стоит судья с жезлом, а слева очередной боец, готовый сразиться с победителем. Такими амфорами, наполненными дорогим оливковым маслом, награждались победители на панафинейских состязаниях, устраивавшихся в Афинах в честь богини Афины, покровительницы города. Предполагать, что меотский вождь принимал участие в панафинейских состязаниях, у нас нет никаких оснований, так как к ним допускались только греки. Вернее всего панафинейская амфора явилась предметом торговли и была куплена у боспорского купца.

В этой же могиле были найдены железный чешуйчатый панцирь и меч, лежавшие на каменной плите, небольшой щит, состоящий из железных полос, соединенных наглухо проволочными скрепами. Исследователи обычно обломки щитов принимали за остатки панцирей, только крупнейшему специалисту-скифологу А.П.Манцевич удалось выделить среди елизаветинских находок типы местных железных щитов прямоугольной и округлой формы из железных полос. Обратная сторона щитов обтягивалась кожей.

Повсюду в кургане встречались захоронения лошадей, большей частью с железными удилами и бронзовыми псалиями. Всего насчитывалось до двухсот лошадей. Найдены были и человеческие скелеты с бусами на шее и бронзовыми браслетами на руках.

Совершенно такую же картину дает второй (северный) курган, раскопанный Н.И.Веселовским в 1914 г. Здесь в дромосе, который вел в погребальное сооружение, обнаружены две четырехколесные колесницы, запряженные шестью лошадьми (по три в ряд), между ними лежало дышло, обитое на конце железом. Кузов колесницы был деревянный, раскрашенный - сохранились следы голубой, желтой и белой краски, передняя стенка украшена костяными кружочками, пуговками. Колеса обиты железом. У лошадей были железные удила и бронзовые псалии, а у некоторых уздечные украшения, по-видимому налобники.

На материке с двух сторон дромоса на западном краю лежали девять лошадей, а на восточном - четыре человеческих скелета с бусами на шее. Погребальное сооружение такое же, как и в предыдущем кургане. Квадратная могильная яма (8,85 х 8,85 м) глубиной 3,2 м содержала каменный склеп. Вдоль стен шла полоса желтого песка (шириной 70 см), поверх которой положен уголь. Вдоль восточной стены лежали в беспорядке кости лошади, между ними найдены бронзовые украшения от уздечки и бронзовые колокольчики. На полу склепа, который был ограблен, попались золотые нашивные бляшки с головой Медузы и пальметок. В северной стенке была вырезана дополнительная могила, в которой лежал воин в железном панцире и с большим мечом у правой ноги.

Бляшка с рельефным изображением змееногой богини. Курган станицы Ивановской, 1967. Краснодарский музей

Третий курган в этой группе, высотой 6,4 м, раскопан в 1914-1915 гг. Здесь была такая же квадратная яма (16 х 16 м), такой же крытый деревом дромос, такой же каменный склеп. В могильной яме, на юго-восток от склепа, находились пять женских скелетов с бронзовыми проволочными браслетами и такими же кольцами на руках и с бронзовыми серьгами. В юго-восточном углу стояли глиняные сосуды и между ними две чернола-ковые тарелочки. К западу от склепа лежал потревоженный человеческий скелет, на нем бронзовый чешуйчатый панцирь, украшенный тремя золотыми пластинами. Близ скелета найден железный меч. Далее два женских костяка с бронзовыми браслетами и бусами. В разных местах могильной ямы кости лошадей и при них железные удила и бронзовые псалии.

На краю ямы на восточной стороне лежали четыре железных обруча от колес погребальной колесницы с дышлом. Колеса были иного типа, чем в предыдущем кургане.

Наиболее интересной находкой является бронзовый нагрудник панциря с головой Медузы, найденный в грабительской яме. Изображение, выполненное в архаическом стиле. Широкое лицо с грозно раскрытыми глазами, приплюснутый нос, оскаленный рот с высунутым языком, оскаленными зубами и волнистыми волосами - змеями, орнаментально изгибающимися и заполняющими верхнее поле нагрудника. Изображение имело целью производить устрашающее действие и одновременно служило апотропеем.

В грабительском ходе встречены три золотые нашивные пластинки с изображением богини победы Ники и золотая полоска с завитками. На краю ямы лежал тонкий бронзовый сосуд с толстыми ручками.

Четвертый и последний из больших курганов Елизаветинской группы был расследован Н.И.Веселовским в 1917 г. Погребальное сооружение такое же, как и в других курганах, отличие состояло в том, что внутри могильной ямы вдоль стен имелась каменная облицовка (перибол) с двумя проходами, окружавшая центральный склеп, сложенный из монументальных квадров. В коридоре между склепом и периболом, перекрытым деревом, найдены груды лошадиных костей, частью перемешанных с костями людей. Сюда же были выброшены грабителями останки людей из склепа, о чем говорят найденные золотые женские украшения - нашивные бляшки и остатки ожерелья из полых трубочек, амфоровидных подвесок и золотых бус.

Очень интересен и своеобразен уздечный набор этого погребения, отличающийся оригинальными полурастительными, полузвериными формами. Мы имеем здесь уздечные бляхи в виде ажурных пластин, такие же пластины на концах псалий и др.

В 1912 г. Н.И.Веселовским был раскопан первый курган (высота 6,4 м). Большая могильная яма (9,6x7,5 м) имела двойной деревянный потолок на столбах. В гробнице вдоль стен лежали двадцать три лошади, в большинстве своем с уздечными наборами. Погребение было ограблено. Из случайно уцелевших вещей найдены: витая золотая детская шейная гривна и золотые нашивные бляшки - две, украшенные розетками, и одна с изображением змееногой богини, ноги и крылья у которой стилизованы в виде растительных завитков.

В Елизаветинских курганах погребены представители родовой аристократии, племенные вожди с богатым инвентарем и десятками, а иногда и сотнями лошадей. Главный покойник сопровождался одновременным погребением социально зависимых людей. В двух курганах находились погребения воинов, помещенные за пределами склепа. Они в дорогостоящих панцирях с мечами. Скорее всего это дружинники, оруженосцы вождя, но в то же время непосредственно зависимые от него и бывшие в его подчинении. Сравнительно много в курганах было встречено женских погребений. Положение их вне могильной ямы наравне с лошадьми или в могиле вместе с конскими захоронениями определенно свидетельствует, что это были служанки, возможно рабыни, использовавшиеся для домашних услуг.

Елизаветинские курганы датируются IV в. до н.э., некоторые же из них - второй его половиной и непосредственно связаны с рядом расположенным крупным городищем.

К Елизаветинским курганам примыкает курган станицы Ивановской (45 км западнее Краснодара), где при строительстве ирригационных сооружений был вскрыт курган высотой около 5 м, погребение разрушено.

Штампованная бляшка с изображением Медузы. Курган станицы Ивановской, 1967. Краснодарский музей

Сохранились четыре бронзовых котла (в обломках) на высоких поддонах с двумя вертикальными ручками для варки мяса, обломки амфор и сероглиняных сосудов, золотые предметы: наконечник ритона с головкой льва, пластины от обивки деревянного предмета, возможно чаши, треугольной формы с головой лошади и др., застежка в форме крыльев бабочки, штампованные нашивные бляшки с головой Медузы, с женской головой в профиль, стоящей фигурой Геракла, опирающегося на палицу, мужской бородатой головой, двумя стилизованными лошадиными головами. Очень интересна прямоугольная нашивная бляшка с изображением змееногой богини - фантастического существа с головой и туловищем женщины; нижняя часть его состоит из двух пар змееобразных ног, заканчивающихся головками львиных грифонов и змей, и колоса, заполняющего пространство между ними. Из плеч богини поднимаются крылообразные отростки с головками крылатых грифонов на концах. В одной руке она держит кинжал, а в другой - бородатую голову. Изображение змееногой богини из раскопок станицы Ивановской аналогично изображению на бляшке из знаменитого Куль-Обского скифского кургана близ Керчи.

Курган близ станицы Ивановской датируется IV в. до н.э.

В Закубанье, в кургане Карагодеуашх, было открыто замечательное погребение меотского вождя IV в. до н.э. Расположен он на левом берегу реки Адагум близ Крымска (в 2 км на север от железнодорожной станции Крымская). Весной 1888 г. Е.Д.Фелицыным были произведены раскопки данного кургана. В западной половине его, в насыпи на 2 м выше поверхности почвы, была открыта большая каменная гробница длиной 20,5 м. Остальная часть кургана осталась неисследованной, и центральное погребение обнаружено не было.

Конец ритона со скульптурной головкой льва. Курган станицы Ивановской, 1967. Краснодарский музей

Гробница состояла из четырех помещений, вытянутых в одну линию, и сложена из больших, хорошо отесанных каменных плит на известковом растворе и внутри оштукатурена. Потолок состоял из бревен, сверху заваленных камнями. К моменту раскопок бревна давно уже сгнили и камеры склепа были завалены рухнувшей землей, камнями и перегнившим деревом. Вход в гробницу находился с узкой западной стороны и был сделан очень тщательно. Косяки двери были оштукатурены и заканчивались карнизами, поверх которых лежала длинная, трехметровая, плита, перекрывавшая дверной пролет. Такая же плита лежала внизу и служила порогом. Высота двери не превышала 1,5 м. Было ли первое помещение оштукатуренным или нет - из описаний его неясно. Вторая камера гробницы отличалась более тщательной архитектурной отделкой, чем первая, стены ее были прекрасно оштукатурены, а каменный пол залит известью. Следовавшая за второй камерой третья, вернее, дромос главного погребения был не только оштукатурен, но и покрыт фресковой росписью. Орнамент шел в виде бордюра полосами, которыми были обведены верхние и нижние края стен и наружные поверхности дверей. Но самым замечательным было изображение на правой стене пасущегося оленя с большими ветвистыми рогами и опущенной головой. Четвертое (последнее) помещение было выше остальных и представляло собой главную погребальную комнату, стены которой были покрыты росписью. Но из-за плохой сохранности составить какое-либо представление о характере росписи было невозможно. На двух кусках штукатурки прослеживался желтый круг на красном фоне, окаймленный двумя полосами: внутренней - красной и внешней - желтой. Кроме того, сохранилось несколько обломков белой штукатурки с отпечатками шнура. Роспись Карагодеуашхского кургана является одной из наиболее ранних росписей древних склепов на юге России.

В гробнице были обнаружены неразграбленными два погребения во всем их блеске и великолепии. В первом помещении находились остатки погребальной колесницы и скелеты двух или трех упряжных лошадей. В правой половине комнаты между камнями обрушившегося потолка оказался пепел, древесный уголь и кости домашних животных - остатки жертвенного костра. Вернее всего тризна была совершена над могилой и только впоследствии обрушилась в камеру. В юго-восточном углу комнаты стояла глиняная простая амфора, некогда наполненная вином, и рядом с ней серебряный сосуд, чернолаковая глиняная чашечка и бронзовый киаф (наподобие нашей разливательной ложки, только небольшого размера), служивший для разливания вина. Здесь же найдено до ста пятидесяти различных бус (каменных, стеклянных, пастовых), между которыми находились три стеклянных медальона, оправленных в серебро и входивших, по-видимому, в состав ожерелья. На одном из них был изображен лев, на другом - мужская голова и на третьем - бегущий воин в панцире, с круглым щитом и шлемом на голове.

В этом же помещении вдоль левой боковой стены среди остатков деревянного саркофага находился скелет женщины в полном погребальном ритуальном уборе. Около ее черепа лежала тонкая треугольная золотая пластина с замечательными рельефными изображениями, расположенными в три ряда. В нижнем, наиболее широком ряду в центре представлена сидящая в кресле в спокойной торжественной позе женщина в высоком, конусообразно сужающемся кверху головном уборе, поверх которого наброшено покрывало, спускающееся на спину и плечи. Края покрывала украшены орнаментом, видимо, из нашивных бляшек. Она одета в длинный рукавный хитон (нижняя одежда), поверх которого верхняя тяжелая одежда, спускающаяся прямыми складками. За спиной видны две женские фигуры, закутанные в покрывала. Справа от центральной фигуры, очевидно богини, изображен юноша в отороченном шитьем кафтане, подпоясанном наборным поясом. Правой рукой он подносит ритон, за верхнюю часть которого держится богиня. Мужчина, находящийся слева от богини, протягивает круглодонный сосуд с широким горлышком. От серединного поля эта композиция отделяется узкой полосой с изображением двух вытянувшихся грифонов по сторонам небольшого сосуда. Во втором ярусе пластины изображена колесница, запряженная парой тяжелых, могучих лошадей, и в ней мужская фигура, возможно возница. На самом верху пластины женщины в покрывале. Внизу пластина обрамлена фризом из чередующихся масок и бычьих голов (букраниев). По краям пластины имеются дырочки, служившие для прикрепления к головному убору покойницы. Назначение пластины становится совершенно ясным из рассмотренного выше головного убора богини, изображенной в нижнем ярусе этой же пластины. На погребенной был такой же высокий конусовидный головной убор, фронтальная часть которого была украшена треугольной пластиной. Поверх головного убора было наброшено покрывало, спускавшееся, вероятно, вплоть до талии и украшенное золотыми штампованными бляшками в форме птиц и с головой Медузы, найденными около черепа. У височных костей находилась пара золотых серег превосходной филигранной работы. Серьги состояли из золотого кружка, украшенного сканью, большой подвески в форме усеченной пирамиды и двух малых подвесок. На шее у погребенной была надета массивная золотая гривна, представляющая собой гладкий шейный обруч, и богатое золотое ожерелье. Оно состоит из фигурных пластинок, украшенных пальметками и розетками из филиграни и разделенных золотыми рубчатыми бусами. Пластинки и крупные бусы снабжены полыми подвесками, имеющими вид высоких изящных сосудов. В центре ожерелья над одной из таких подвесок имеется головка быка. Рядом лежали золотая цепочка с львиной головкой на конце и изящное плетеное золотое ожерелье с тоненькими сердцевидными подвесками. Запястья умершей украшали массивные золотые пластинчатые браслеты, на концах которых рельефные изображения морских чудовищ - гиппокампов (морских коней). Фантазия древних греков создала второстепенные морские божества с передней частью коня и рыбьим хвостом. Гиппокампы были в свите бога моря Посейдона. На концах браслетов гиппокампы изображены с изящной лошадиной головкой, с подогнутыми передними лошадиными ногами и змеевидно извивающимся туловом, покрытым чешуей и заканчивающимся рыбьим хвостом. На одном из пальцев правой руки был надет массивный золотой перстень с вырезанным на щитке изображением сидящей на высоком табурете и играющей на лире женщины.

Верхняя часть треугольной пластины от головного убора. Курган Карагодеуашх. Раскопки Е.Д.Фелицына, 1888. Эрмитаж

Вторая камера, отличавшаяся тщательностью архитектурной отделки и росписью стен, оказалась совершенно пустой. Возможно, что она первоначально предназначалась для женского погребения, а затем по каким-то неизвестным для нас причинам захоронение было произведено в первом помещении. Вторая и третья камеры соединялись коридором, где найдены кости лошадей с бронзовыми и железными принадлежностями от конской узды. По-видимому, здесь был похоронен верховой конь вождя.

Главное, мужское погребение находилось в последней камере, отличавшейся размерами и особо богатым убранством. Вождь был погребен в деревянном саркофаге, поставленном вдоль левой боковой стены. От саркофага остались лишь куски сгнившего дерева и гвозди, так что о его форме и убранстве мы судить не можем. Рядом с черепом были найдены золотые пластинки с пальметками и гиппокампами, украшавшими головной убор. На шее скелета находилась золотая гривна, концы которой украшены фигурами львов, терзающих кабанов. Лев изображен вспрыгнувшим и подмявшим под себя громадного кабана, распластавшегося по земле. Левой передней и задней лапами он обхватил свою жертву и впился зубами в шею. Работа отличается не только тонкостью и тщательностью отделки, но замечательна и прекрасной характеристикой животных.

Вождь был погребен в полном вооружении, недоставало только панциря. У левого бока лежал короткий железный меч с обложенной золотом рукояткой и цилиндрический оселок, верхний конец которого был оправлен тонким золотым листом и имел отверстие для подвешивания к поясу. Справа у головы лежал горит, в котором находилось пятьдесят бронзовых наконечников стрел. Горит был кожаный и не сохранился. Снаружи он был обит большой серебряной позолоченной пластиной с изображениями воинских сцен из древнегреческого героического или мифологического цикла. По левую сторону скелета были найдены остатки другого горита, содержавшего более ста бронзовых наконечников стрел. Он был украшен золотыми бляшками с геометризированными фигурами звериного стиля. У стены склепа над головой погребенного находились двенадцать железных наконечников копий.

У противоположной, правой стены склепа была помещена утварь умершего. Здесь стояли два бронзовых котла местного производства, два медных кувшина и глиняная лампочка, а в углу большая остродонная амфора. Около нее громадное медное блюдо, на котором лежали два серебряных ритона. Рядом стояли серебряные сосуды: килик на высокой ножке с двумя изящно загнутыми вверх ручками, орнаментированная чаша и несколько далее медный круг, на нем серебряный ритон, украшенный сценой с двумя всадниками, и золотой цилиндрический наконечник, оканчивающийся бараньей головкой. При извлечении медный круг рассыпался, и точное назначение его выяснить не удалось. Возможно, это был щит. Вместе с этими предметами находились серебряные черпалка (киаф) и ситечко - оба с ручками, оканчивающимися лебедиными головками. Оба предмета по назначению неразрывно связаны между собой: киаф с длинной ручкой служил для зачерпывания из амфоры или кратера и разливания вина, а ситечко для процеживания его.

Из найденных предметов наибольший интерес представляют серебряные ритоны. Ритоны повторяют форму турьего рога, из которых они первоначально делались, и служили не столько для питья, сколько как ритуальные сосуды. С главным покойником было найдено три ритона. Самым крупным был ритон с изображением двух всадников. Нижняя половина его покрыта орнаментом в виде чешуек. Наконечник, который обычно надевался на нижний конец, утрачен. В верхней части ритона представлена сцена с двумя всадниками, едущими навстречу друг другу. Всадники одеты в узкий облегающий кафтан и такие же штаны, на ногах мягкие сапожки. Головы у них обнажены и длинные волосы ниспадают до плеч. Левый всадник в правой руке держит ритон, а левой опирается на длинный скипетр или копье. Подъезжающий справа всадник поднял правую руку, так что ладонь ее обращена к первому всаднику. Такое положение руки является жестом адорации, то есть жестом, сопровождающим молитву. Под ногами коней обоих всадников лежат обезглавленные трупы двух воинов. Сцена эта, несомненно, культового значения. Ряд исследователей видят в ней вручение богом власти вождю (царьку). По верхнему краю ритона идет полоса растительного орнамента, ниже сцены с всадниками изображены птицы (утки или гуси), а еще ниже довольно широкая полоса растительного орнамента из чередующихся пальметок и лотосов.

Второй ритон в верхней части опоясан позолоченным ободком, украшенным гравированным изображением борьбы животных, составляющих две группы. Первая состоит из двух хищников кошачьей породы, вернее всего барсов, терзающих оленя; вторая - из льва, пожирающего какое-то животное. Изображения эти представляют великолепный образец античного искусства. На другом позолоченном пояске, расположенном ниже, изображены утки с распростертыми крыльями. Нижняя часть ритона снабжена наконечником, оканчивающимся головкой барана.

Третий ритон по величине меньше первых двух и более скромный по характеру орнаментации. Он украшен двумя позолоченными поясками, из которых только верхний имеет выгравированный орнамент, состоящий из семилепестковых пальметок. Нижний конец ритона снабжен таким же наконечником, как и у второго.

Кроме вышеописанных предметов, найдены три золотые пластины треугольной формы разной величины с гвоздиками для прикрепления к твердой основе. Вернее всего они служили обивкой деревянных сосудов.

При конских погребениях были обнаружены уздечные наборы, состоящие из налобников, блях и удил. Заслуживают внимания бронзовый налобник, украшенный головкой грифона, и бронзовые уздечные бляхи в виде схематизированных и сильно стилизованных изображений зверей.

Большинство вещей, найденных в кургане, особенно ювелирных предметов, таких, как золотое ожерелье, серьги, гривна, браслеты, серебряные медальоны с рельефными изображениями, перстни, а также серебряные сосуды, ритоны, остродонные амфоры, чернолаковая керамика и др., являются привозными. Поступали они из Боспорского государства, являясь или продукцией местных мастерских, работающих по заказу и на вкус меотского населения, или товарами транзитной торговли. Близость Боспорского государства сказывается не только в тесных экономических связях, но и в архитектуре погребального сооружения, близкого к погребальным склепам Таманского полуострова и Пантикапея.

Раскопки дают возможность восстановить картину погребения меотского вождя. Покойник в парадной одежде и полном вооружении был привезен на погребальной колеснице к месту захоронения, где предварительно была сооружена монументальная каменная гробница, состоящая из двух коридорообразных помещений и двух погребальных камер - для вождя и его жены. Вождь был помещен в более высокой камере, что должно было подчеркивать его положение. В гробнице была колесница вместе с упряжными лошадьми и верховой конь (во втором дромосе). Видимо, через незначительный отрезок времени в том же склепе похоронили жену вождя. Она лежала в деревянном саркофаге, облеченная в парадную одежду с множеством драгоценностей.

Курган Карагодеуашх датируется последней четвертью IV в. до н.э.

Следует отметить еще один памятник с изображением местной богини, по трактовке близкой карагодеуашхской. Это золотая пластина - часть сильно поврежденного ритона, с изображением культовой сцены, найденная в 1876 г. в деревне Мерджаны близ города Анапы. В центре пластины изображена «Великая богиня», сидящая впрямь на троне с высокой спинкой и держащая в согнутой правой руке шаровидный сосуд. Богиня изображена в длинной одежде, украшенной у ворота двойным рядом бус. На голову накинуто покрывало, спадающее вдоль плеч до талии и переброшенное затем на левую сторону через колени. На шее у нее двойная гривна. Справа от богини дерево, являющееся, вероятно, «древом жизни» и символизирующее производительную силу природы, слева - кол с насаженным на него конским черепом, свидетельствующим, что в жертву богине припосили лошадей. С этой же стороны к богине подъезжает всадник в коротком хитоне, через правое плечо перекинут плащ. Голова и корпус его показаны прямо. У всадника не очень длинные волосы, окладистая борода и усы. В поднятой правой руке он держит ритон. В образе всадника представлен местный вождь (или конный бог). По стилю исполнения мерджанская пластина является произведением местного синдского мастера; лицо богини, так же как и изображение всадника, передает местный этнический тип.

Мерджанский ритон представлял собой ритуальный сосуд с изображением божеств из синдо-меотского пантеона.

Карагодеуашхский курган не одинок. В конце позапрошлого столетия близ станицы Курджипской, находящейся в Закубанье, в 22 км к югу от Майкопа, на берегу реки Курджипс (левый приток реки Белой), был раскопан курган. Расположен он на северном склоне «Раскопанной горы» - одной из двух вершин невысокого горного хребта. Курджипскому кургану не повезло - в древности он подвергался ограблению соплеменников, затем в конце XIX в. кладоискательским раскопкам и в довершение всего был исследован в 1896 г. не специалистом-археологом, а краеведом, преподавателем Екатеринодарской гимназии В.М.Сысоевым. Все это привело к тому, что комплексы оказались нарушенными, обряд погребения не установлен. Тщательный анализ раскопочной документации и изучение всего вещевого материала, проведенные в настоящее время научным сотрудником Государственного Эрмитажа Л.К.Галаниной, позволили реконструировать обряд погребения и установить хронологию комплексов. Выяснилось, что в кургане было два разновременных погребения: основное - более древнее и впускное - I в. н.э. Последнее было полностью ограблено. Наибольший интерес представляло основное захоронение.

На уровне древней поверхности была сооружена, по-видимому, из дерева достаточно обширная продолговатая гробница, в которую с северной стороны, возможно, вел дромос. Гробница разделена на две части - южную и северную. В южной части покоились знатные воины - представители военной аристократии меотов, в северной - высокопоставленная женщина, а у входа в ее камеру лежала служанка. В настоящее время, в связи с тем что могила была потревожена грабителями, трудно установить, сколько покойников находилось в южной части гробницы - два или три. Во всяком случае в кургане было найдено три комплекта вооружения - 3 бронзовых шлема аттического типа, 3 пары поножей и 6 железных меотских мечей, 9 наконечников копий и дротиков, 166 железных наконечников стрел. Это наводит на мысль, что в кургане были похоронены три знатных воина. Возможно, погребение их было совершено не одновременно и мы имеем дело здесь с подзахоронениями. В мужском погребении найдены маленькие золотые фигурки пегасов, объемно моделированные. Они служили украшением головного убора. Кроме того, золотые квадратные бляшки с изображением грифонов, розетки и др. В головах покойников стояли четыре большие древнегреческие остродойные амфоры.

К мужским погребениям, по-видимому, относятся четыре небольших золотых колпачка. Назначение их неизвестно. Некоторые исследователи считали, что их могли употреблять в качестве наконечников, другие - что они являются принадлежностью костюма или оружия. Наибольший интерес вызывает колпачок с чеканными фигурами воинов в костюмах меотского типа (остальные колпачки гладкие). Здесь дважды повторяется композиция из двух воинов, ухватившихся одной рукой за древко копья, воткнутого острием в землю. Во второй руке у одного из воинов меч, другой держит за волосы отрубленную мужскую голову. Сюжет является уникальным и полностью не расшифровывается. Возможно, связан, как считает Л.К.Галанина, с меотским героическим эпосом.

В северной камере, как выше было сказано, была похоронена знатная женщина, вернее всего жена умершего вождя. Здесь были найдены дорогие сосуды из стекла, серебра и бронзы, чернолаковые античные глиняные флакончики, роскошные украшения и всевозможные амулеты - обереги, предметы женского туалета и принадлежности домашнего очага. Украшения образуют самую многочисленную группу инвентаря и отличаются разнообразием форм и художественной отделки. Замечательна золотая гривна - шейное украшение, концы которой завершаются головками антилоп. Бусы и подвески, составлявшие ожерелье, сделаны из золота, полудрагоценных камней - сердолика, агата, гагата, а также из янтаря, цветного стекла. В ногах покойницы стояла бронзовая шкатулка - ларец, служившая для хранения драгоценностей. В ней лежали халцедоновая гемма с замечательным по тонкости исполнения орлиноголовым грифоном, стеклянный перстень с изображением танцовщицы, выполненный из золота, терракотовые позолоченные кружки с головой Медузы, служившие оберегами, золотые ажурные звенья поясной застежки с изображением «геракловых узлов». И вместе с этим богатством были положены мало чем примечательные, на наш взгляд, зубы ископаемой акулы. В древности они являлись амулетами. Кроме перстня, находившегося в шкатулке, найдено еще три перстня. К принадлежностям женского туалета относятся и зеркала. Одно зеркало было массивное, позолоченное, привезенное из античных колоний, другое - местного изготовления.

Мелкие золотые бляшки, найденные в кургане, отличаются разнообразием форм и сюжетов. Это фигурки крылатой богини, женские головки, розетки, звездочки и др. В основном они служили украшением одежды.

Разнообразна бронзовая и серебряная посуда, которая включает предметы античного средиземноморского производства. Здесь были найдены двуручная ситула - ведерце, полусферическая бронзовая чаша с позолотой, бронзовый кувшин с ручкой, оканчивающейся мужской бородатой головой, бронзовый кованый котел, обломки серебряного килика. Но особенно интересным является бронзовый таз с двумя подвижными ручками, укрепленными в шестигранных втулках. В древности таз стоял на трех ножках, которые не сохранились. Под ручками прикреплены накладные рельефы с мифическими сценами из троянского цикла. На одной композиции изображен греческий герой Телеф с маленьким Орестом, сыном Агамемнона, в руках, вскочивший на домашний жертвенник и угрожающий убить младенца. На другом рельефе представлен Агамемнон, царь Микен. Темой композиции для художника послужил эпизод из жизни Телефа, сына Геракла и дочери тегейского царя Авги. Такого типа привозные тазы использовались меотами для пиршественных и ритуальных целей.

Ритуальное значение имела и уникальная для территории СССР железная очажная подставка, обнаруженная в женском погребении и имевшая прямое отношение к культу домашнего очага.

Очень интересны найденные в Курджипском кургане стеклянные сосуды. К числу редких археологических памятников принадлежат две отлитые из толстого светлого прозрачного стекла чаши (пиалы). Нижняя часть тулова чаш украшена многолепестковой розеткой. Чаши сохранились не полностью. Сложность техники отливки и декорировки предметов из прозрачного стекла делала их особенно дорогой утварью. Исследователи считают, что местом производства их могли быть Двуречье, Сирия или Египет.

Кроме чаш, был найден многоцветный туалетный флакончик - амфориск с двумя ручками и на низкой ножке. Сосуд изготовлен из просвечивающего темно-синего стекла и украшен по тулову желтым зигзагом по голубому фону. Фриз обрамлен двумя желтыми полосами вверху и внизу. Флаконы эти служили в женском туалете для хранения благовоний и душистых масел, заменявших в древности духи. Изготовлялись такие сосудики в Сирии, Египте, а также на островах Родос и Кипр.

В погребениях была встречена и местная сероглиняная посуда, кухонные лепные горшки.

В Курджипском кургане похоронены представители родоплеменной знати одного из меотских племен, заселявших долину реки Курджипса. Датируется курган последней четвертью IV в. до н.э.

Государственный музей искусств народов Востока под руководством А.М.Лескова возобновил раскопки курганов близ аула Уляп (бывший аул Ульский). В 1982 г. был раскопан десятый Ульский курган V в. до н.э. из группы курганов, исследованных Н.И.Веселовским в 1898, 1908, 1909 гг. В 1981-1982 гг. А.М.Лесковым исследовалась группа курганов, насчитывающая около тридцати насыпей, расположенная в километре на восток от Ульских курганов, названная в отличие от них Уляпскими. Между курганами открыты два грунтовых меотских могильника. Один из них (между курганами № 12-16) содержал около двухсот погребений VI-IV вв. до н.э., второй - близ кургана № 4 (за его западной, северной и восточной полами), насчитывал до шестидесяти погребений IV в. до н.э. Погребения сопровождались значительным количеством предметов - оружие, глиняная посуда, в том числе привозная древнегреческая, украшения, предметы конского убора. В Уляпском кургане № 1, раскопанном в 1981 г. и относящемся к эпохе бронзы, в верхней части насыпи обнаружено захоронение нескольких покойников с большим количеством вещей. Часть человеческих скелетов была нарушена, рядом лежали скелеты лошадей и коровы. Исследователь кургана А.М.Лесков считает это не погребением, а святилищем. Среди находок - шесть простых остродонных древнегреческих амфор для вина, глиняные меотские сосуды, два бронзовых котла, бронзовый античный двуручный таз, такой же кувшин с витой ручкой, серебряный кубок, украшенный растительным орнаментом, выполненным гравировкой, многочисленные золотые штампованные бляшки (лев, лежащий лось и др.), предметы вооружения. Очень интересны большие золотые пластины, изображающие горделиво шагающего оленя с длинными стилизованными рогами, представляющие образец местного меотского звериного стиля. Замечательными предметами древнего искусства являются найденные здесь же два скульптурных навершия. Это скульптура лежащего оленя и фигура кабана. Передняя часть оленя - голова, грудь, шея из листового золота, серебряные пластины составляли туловище (они сохранились очень плохо). Голову оленя венчали массивные серебряные рога, вставлявшиеся в специально сделанные отверстия. Совершенно прав исследователь, когда считает, что «эта скульптура, бесспорно, является выдающимся образцом местного художественного мастерства».

Штампованная пластина от головного убора

Вторая скульптура изображает лежащего на поджатых ногах кабана с вытянутой мордой. Она полая, изготовлена из массивных серебряных пластин с золотой инкрустацией глаз, ушей и клыков.

Самые богатые и яркие находки связаны с исследованием в 1982 г. кургана № 4. В насыпи центральной части кургана на глубине около полуметра найдены две фрагментированные панафинейские амфоры V в. до н.э. Ближе к центру кургана обнаружен наиболее богатый комплекс. Здесь были найдены более двух десятков золотых бляшек в виде фигуры лежащего оленя, лосей, стоящих уточек, массивная литая гладкая золотая гривна, серебряная фиала, орнаментированная чередующимися цветами и бутонами лотоса, бронзовые таз, фляги и два ритона. Один из них золотой со скульптурным изображением головы льва на конце. Посреди ритон опоясан широкой золотой пластиной с геометрическим орнаментом, выполненным золотой проволокой.

Второй ритон серебряный с позолотой, античной работы. Прямое высокое тулово, плавно изгибаясь, переходит в протому (переднюю часть) крылатого коня Пегаса. Крылья, грива, ремни оголовья и поводок у Пегаса позолочены. Венчик ритона опоясывает накладная позолоченная пластина, украшенная тиснением и богатым растительным орнаментом, нанесенным гравировкой. Ниже по тулову идет ряд позолоченных накладных пальмет. Под пальметами ритон опоясывает позолоченная пластина, на которой высоким рельефом изображены шесть противоборствующих пар, иллюстрирующих древнегреческий миф о борьбе богов с гигантами (гигантомахия).

Уляпский ритон с протомой Пегаса является выдающимся творением античного мастера.